Юрий Рыжов

ryzhov@pochtamt.ru

 

Православное разномыслие в Древней Руси и современной России

 

Настоящий доклад посвящен феномену православного разномыслия. Что это такое и как вообще возможно разномыслие в православии?

Под термином «православное разномыслие» я понимаю наличие в православии различных течений (как в рамках официальной церкви, так и вне ее), отличающихся своими подходами к догматическим, каноническим, литургическим, обрядовым и иным сторонам церковной жизни. Насколько мне известно, этот термин в литературе не встречается (или, по крайней мере, встречается достаточно редко); я применяю его по аналогии с понятием «христианское разномыслие»[1]. Но если существование христианского разномыслия в принципе сомнений не вызывает, (в конце концов, по словам апостола Павла, "надлежит быть и разномыслиям между вами..." (1Кор.11:19)), то возможность существования православного разномыслия кажется не столь очевидной (особенно в современной России). Поэтому обращение к опыту православного разномыслия, имевшему место на протяжении российской истории, может помочь разобраться и в непростой ситуации сегодняшнего дня.

При этом исходной предпосылкой моих размышлений будут следующие слова В.А. Тишкова: «…история как осмысленная версия – это современный ресурс и в принципе каждое новое поколение пишет свою собственную историю, как и в каждом поколении присутствуют конкурирующие версии с разными шансами стать если не единственными, то хотя бы доминирующими. Многие из исторических версий – это те же политические лозунги, но только в форме академического нарратива или псевдоакадемических сочинений»[2]. То есть, я полагаю, что сам факт наличия/отсутствия православного разномыслия на Руси – это не столько достояние древней истории, сколько символическая реальность, могущая оказывать влияние на современные политические и иные социокультурные процессы.

Итак, православное разномыслие… Если мы обратим свой взгляд на историю древней христианской Церкви, то увидим что: 1) в ней существовало множество учений и течений, впоследствии признанных «еретическими» (но сами их приверженцы считали себя вполне православными); 2) в рамках самой «ортодоксии» также существовал достаточно широкий спектр мнений (например, можно упомянуть антиохийскую и александрийскую школы экзегетики). То есть, наличие православного разномыслия вполне очевидно.

Может возникнуть закономерный вопрос: где критерий, позволяющий установить границы разномыслию в православии? То есть, как отличить собственно православное разномыслие от «инославного», или даже от «еретического мудрствования»? Здесь возможны различные варианты.

Наиболее часто встречается на практике следующий: эти границы устанавливает клерикальная элита (разумеется, от имени соборного разума Церкви). В католичестве эта идея отчетливо выражена в понятии «magisterium» (то есть, Церковь разделяется на «учащую» и «учащуюся»). В православии обычно ситуация складывалась подобным образом, причем в зависимости от политических, экономических и прочих причин, иерархия довольно произвольно обращалась с теми элементами вероучения, которые сейчас считаются догматами (характерные примеры – случай со св. Максимом Исповедником, или же по меньшей мере странное поведение многих епископов во времена иконоборчества).

Более объективный критерий – это «regula fidei» («правило веры»), каковым может являться, например, Никейско-Константинопольский символ, или же догматы Вселенских соборов. Впрочем, большинство современных «инославных» христианских конфессий удовлетворяют этому критерию (за исключением, быть может, практики иконопочитания в ее вульгаризированной форме).

Наконец, можно увязать «православность» с конкретной этнокультурной традицией (что часто и делается). В частности, если мы посмотрим на религиозную ситуацию в современной России, то мы увидим, что количество православных разные исследователи определяют по-разному – от 2-3% до 80%! В чем здесь причина? В различных использованных критериях «православности». 1) «Этнический» критерий (когда предполагается жесткая взаимосвязь национальности и религиозной принадлежности, например: «русский – значит, православный»); 2) религиозная самоидентификация (когда сам человек относит себя к той или иной религии, как правило, исходя из культурных предпочтений); 3) реальная религиозность (подразумевающая практическое следование религиозным предписаниям)[3]. По «этническому» критерию в современной России православных более 80%, по «культурному» - около 60%, практикующих же православных – от 2 до 10%.

Основы православного вероучения знают, скорее всего, лишь немногочисленные практикующие верующие – но интересно, что РПЦ согласна приписать к своей пастве даже «православных атеистов» (по знаменитому выражению А.Лукашенко), по понятным причинам «закрыв глаза» на их явно неправославное мировоззрение и сам образ жизни. Таким образом, вопрос о критериях «православности» остается открытым.

Но оставим политику, и вернемся к православному разномыслию, а конкретнее – к древнерусскому, имеющему богатую историю.

Так, уже в начале XI в. против церковной обрядности выступил некий монах Адриан, столетие спустя похожие идеи выдвигал религиозный рационалист Дмитр. В XIV-XV вв. движение стригольников стремилось к радикальному обновлению церкви. Вскоре после этого св. Нил Сорский и нестяжатели, нисколько не посягая на основы православного вероучения, пытались распространять евангельские идеи среди верующих. К этому же времени (конец XV в.) относится и распространение движения т.н. «жидовствующих». Немного спустя (середина XVI в.) Матвей Башкин и Феодосий Косой выступили с учением, близким по духу к западноевропейской реформации.

Подробное рассмотрение этих движений заняло бы слишком много времени, поэтому остановлюсь лишь на проблеме, непосредственно связанной с тематикой доклада: имеем ли мы дело во всех вышеперечисленных случаях с ересями или же с разномыслием в самом православии? Ответ на этот вопрос, конечно, зависит от выбранного критерия «православности». Я полагаю, что критика господствующей церковной теории и практики – это еще не ересь. В моем понимании, ересь – это сознательное и добровольное неприятие «правила веры» (по словам св. Викентия Леринского – того, «во что все, всегда и везде верили»).

Интересно отметить, что некоторые советские исследователи (например, Д.С. Лихачев, Л.Л. Короткая) считали, что средневековые «ереси» были скорее антиклерикальным движением, чем оригинальным богословским учением. То есть, сами «еретики» себя еретиками, по-видимому, не считали. Сама же Церковь обычно не проводила границы между ересью, расколом или просто разномыслием, и всех подозреваемых подвергала гонениям (не без помощи светских властей). В этой связи возникает следующий вопрос: на каком основании мы считаем кровожадных инквизиторов типа Иосифа Санина (игумена Волоцкого) или Геннадия Гонозова (архиеп. Новгородского) более «православными», чем их жертв – безобидных и, как правило, благочестивых богоискателей-«еретиков»? Вопрос отчасти риторический, но если попытаться на него ответить, окажется, что основание только одно – принадлежность Иосифа и Геннадия к церковной «элите» (иерархии), которая только и может «надзирать и наказывать». Кстати, утверждения об «еретичестве» жидовствующих во многом основываются не на исторических фактах, а на полемических писаниях вышеупомянутых Санина и Гонозова, которые не отличаются достоверностью[4].

Итак, я считаю, что православное разномыслие – неотъемлемая часть духовной жизни Древней Руси. Средневековое православие не было «застывшим», статичным – нет, оно слагалось из множества взаимодействующих между собой элементов (как языческих, так и христианских)[5], а сама древнерусская культура не была однородным образованием. В то же время сложно сказать что-то определенное о том, насколько широко это разномыслие было распространено, поскольку сейчас в ходу в основном версия истории, написанная «победителями» (т.е., выражающая официальную церковную позицию по этому поводу).

Старообрядческий раскол конца XVII в. также привел к богоискательству среди широких слоев народа, что в дальнейшем привело к появлению различных толков и согласий, что отчасти скомпенсировало духовный упадок в «синодальной» Церкви. При этом степень разномыслия в старообрядческих толках (точнее, между ними) была и остается довольно высокой.

Современное православное разномыслие генетически практически не связано с древнерусским и восходит к началу ХХ века. Именно в то время начались попытки реинтерпретации и реформирования православия как религиозными философами (Н. Бердяев, С. Булгаков, Д. Мережковский), так и некоторыми представителями духовенства (например, известной "группой 32-х" петербургских священников). Их идеи были отчасти приняты как Поместным Собором 1917-18 гг., так и "обновленческим" направлением в православии. Начиная с конца 1920-х гг. советская власть взяла курс на полное уничтожение "религиозных пережитков" и часть православных верующих, не приемлющих сближения церкви с атеистическим государством, перешла на нелегальное ("катакомбное") положение. В дальнейшем и в рамках официальной РПЦ, появились люди, открыто выражающие диссидентские и оппозиционные взгляды (священник Глеб Якунин, Лев Регельсон, Борис Талантов, Анатолий Краснов-Левитин, священники Александр Мень и Сергий Желудков).

Несомненно, какие-то элементы православного разномыслия присутствовали в деятельности некоторых "обновленческих" и "катакомбных" общин 1920-40-х гг., но лишь в 1960-80-х гг. можно увидеть проявления внутрицерковного разномыслия в более-менее широких масштабах.

Так, священник Глеб Якунин в 1965 г. совместно с диаконом Николаем Эшлиманом обратился с открытым письмом к патриарху Алексию I о положении православной церкви в СССР и о предательстве интересов церкви руководством Московской патриархии. Среди других диссидентов возможно упомянуть Льва Регельсона, автора нашумевшей «Трагедии Русской Церкви», Феликса Карелина и Виктора Капитанчука, которые обратились с открытым письмом протеста против злоупотреблений в церкви в 1971 г., Бориса Талантова, умершего в тюрьме, историка и публициста Анатолия Краснова-Левитина, и многих других[6]. Нельзя не вспомнить и «Великопостное письмо» писателя Александра Солженицына патриарху Пимену в 1972 г.[7]

Примерно в это же время начал служение священник Александр Мень, имя которого стало "знаковым" в среде московской интелегенции. Протоиерей А. Мень под псевдонимом «Светлов» издавал свои книги в католическом издательстве «Жизнь с Богом» (Брюссель), в которых излагал либеральные и просветительские идеи (впрочем, избегая открытой критики руководства РПЦ).

Священник Дмитрий Дудко, неоднократно арестованный советским режимом, стал одним из первых священников, который стал говорить о христианстве вне церковных стен. К сожалению, в конце своей жизни он изменил свои взгляды и принес официальное покаяние в том, за что, собственно его и помнят.

Среди других замечательных священников, повлиявших на либеральное течение мысли в российском православии, возможно упомянуть о. Георгия Чистякова – богослова и автора многочисленных книг и статей, а также о. Александра Борисова, чья книга «Побелевшие нивы» провозгласила программу радикального обновления православной церкви[8]. Недавно скончавшийся архиепископ Михаил (Мудьюгин) также видел много негативного в современной церковной жизни и предлагал свою, не менее радикальную программу модернизации православия[9].

Игумен Вениамин (Новик) - один из немногих, открыто призывающий к либерализации как православной церкви, так и российского общества[10] - за критику закона "О свободе совести…" 1997 г. был отправлен церковным начальством "за штат". Серьезные проблемы с "вышестоящими" были и у "умеренных либералов" - о. Георгия Кочеткова с его братством "Сретенье", о. Павла Адельгема (автора книги "Догмат о Церкви"[11]) и архимандрита Зинона (Теодора).

Вышеуказанных деятелей я условно отношу к представителям «левого» православного разномыслия.

Что же касается современного так называемого «альтернативного православия», то большинство этих церквей придерживаются традиционалистских, а то и  фундаменталистских позиций, отрицательно относясь к инославным, придерживаясь монархистских, антисемитских и сепаратистских взглядов, а также склоняясь к практическому обрядоверию. Краткий обзор этих церквей – см. в работе о. Якова Кротова «История катакомбных церквей России»[12]. Между тем, уровень разномыслия здесь также довольно высокий, о чем свидетельствуют, в частности, взаимные обвинения этих группировок в ереси. Это – «правое» разномыслие. Оно, кстати, нередко встречается и в рамках РПЦ ("Союз православных братств", "Радонеж" и другими "патриотические" церковные и околоцерковные организации) и проявляется, например, в критике иерархов за «экуменизм» (по-моему, совершенно необоснованной), в призывах к канонизации Ивана Грозного и Григория Распутина, к отказу от ИНН и т.п.

Сравнительный анализ древнерусского и современного православного разномыслия показывает, что, несмотря на отсутствие прямой исторической преемственности, существует определенная морфологическая близость между этими явлениями. Прежде всего, это - неприятие и критика недостатков официальной церкви (причем предъявляемые к ней претензии практически повторяются на протяжении столетий). В качестве положительной программы предлагаются также схожие действия: пересмотр канонических установлений, литургические реформы, стремление к христианскому просвещению, нормализация церковно-приходской жизни, и т.д. В случае же "разномыслия справа" - ориентация на некоторый идеал (возможно, искусственно сконструированный), "возвращение к истокам".

Сегодня представители православного разномыслия (как модернисты, так и фундаменталисты) довольно заметны в СМИ, но эта активность не может скрыть того факта, что они весьма немногочисленны. Многие же верующие являлись и являются умеренными традиционалистами, которых вполне устраивает официальная церковь (или, по крайней мере, у них на этот счет нет своего четко выраженного мнения).

В заключение вновь обращу внимание на то, с чего начал: история – это современный ресурс, и древнее православное разномыслие здесь не исключение. Приведу несколько примеров использования этого ресурса в сегодняшней России.

Многие протестантские церкви (особенно адвентисты, а также некоторые пятидесятнические) стараются «привлечь в союзники» стригольников, жидовствующих и нестяжателей, указав тем самым на укорененность и самобытность российского протестантизма.

"Протестантизм восточного обряда" представляет собой Украинская реформаторская православная церковь архиеп. Сергия Журавлева. Журавлев был изгнан из РПЦ за связи и совместные богослужения с протестантами, после чего по причине своих крайне-протестантских взглядов и контактов с евангелическими харизматическими движениями (неопятидесятническая церковь «Посольство Божие» и др.) создал самостоятельную церковную структуру. Эта церковь придерживается пятидесятническо-харизматической доктрины, но декларирует себя как наследницу древнерусских православных вольнодумцев и обновленцев 1920-х гг.[13]

Современные православные либералы очень любят противопоставлять иосифлян и нестяжателей, относя себя, конечно, чуть ли не к духовным детям св. Нила Сорского. Но мне кажется, что в данном случае имя св. Нила просто используется как символ, маркер, понятный как их сторонникам, так и противникам.

Подобным образом можно попытаться доказать, например, что права человека – исконно христианское понятие. Так, игумен Вениамин (Новик) пишет: «Человек имеет богоданное право на то, чтобы быть взрослым, самому свободно определять себе образ жизни и мировоззрение. Единственное здесь условие - не мешать другим и требовать, чтобы и тебе не мешали… В основе либерализма лежит уважение к человеческой личности, которое в наиболее полной форме дается именно христианством»[14]. При этом всегда можно найти авторитетных отцов Церкви, высказывавшихся против принуждения в делах веры, и истолковать их мнения в духе современной правозащитной риторики.

Хочу подчеркнуть, что я не говорю об «официальном» православном mainstream’е как о «плохом» и об имеющихся альтернативах как о «хорошем» православии. Очевидно, что одно лишь несогласие с церковными властями не означает автоматической правоты их оппонентов, и наоборот. Для меня достаточно просто указать на неоднородность православия, которое некоторыми воспринимается как монолит. Многообразие и плюралистичность православной мысли – это факт, как бы мы его не интерпретировали. И если официальная интерпретация, говорящая о неповрежденном едином истинном церковном учении, сохраняемом иерархией, и о множестве «злочестивых ересей» существует, то также имеют право на существование и другие интерпретации, одну из которых я и попытался в общих чертах обозначить.