Корж Анна Александровна.
Ассистент кафедры политологии и социологии ТГПИ (Таганрог)
Корж А.А.
«Вертикальное
измерение» жития юродивого.
Для миропонимания Средневековья земная жизнь с ее делами и заботами, какими бы важными и нужными они ему ни казались, не должна была занимать центрального места в жизни человека и поглощать все его внимание. Быть человеком веры — значит жить не только в "горизонтальной" плоскости (среди вещей и людей), но, прежде всего в "вертикальном" измерении, постоянно устремляясь к Богу, “памятуя о нем и в радости, и в горестях, непрерывно чувствуя его присутствие. Для христианина Бог это жизнь; Он — источник жизни, жизнеподатель; отпадение от Богa делает душу мертвой и бесчувственной. И если душа духовно мертва («умерщвлена грехом») человек теряет связь с Бытием, живое ощущение бытия, его жизнь становится безрадостной и бессмысленной. Поэтому цель человека — богообщение и богопознание”. // [1, С. 295.]
У юродивого в
акцентированной форме претворяется эта устремленность, стремление к совершенству,
выявляется максимализм, выразившийся в
реализации евангельской идеи: “Если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день
обновляется” (2 Кор. 4:16) И насколько, в юродивых
“внешний человек ”тлел, настолько
“внутренний” духовно жил и внутренне возвышался. [2, С. 62.]
Постоянная направленность человеческой души "вверх", к Богу, формирует мир духовного существования, со своей системой ценностей, оценок и предпочтений, которая может не только не совпадать, но и противоречить системе ценностей, которой пользуется человек, находясь в "горизонтальном" мире чувственно воспринимаемых вещей и событий. [1, С. 302.]
Юродивый в своем целостном устремлении к свершению в своей жизни евангельских заповедей, всецело избрав вертикальную ось идеациональных ценностных координат, жертвует ей любые земные интересы и блага.
Для осмысления рассматриваемого явления, важно обратиться к наблюдению
Ю. М. Лотмана (также С.С. Аверинцева), полагавшего, что “специфической чертой для русской культуры до XVIII в. является ее принципиальная полярность, выраженная в дуальной природе ее структуры”.
Ю. М. Лотман отмечает, что “основные культурные ценности в системе русского средневековья располагаются в двухполюсном ценностном поле”. [3, С. 89.]
Так, если загробный мир католического западного христианства разделен на три пространства: рай, ад, и чистилище и ,соответственно, земная жизнь допускала три типа поведения: “безусловно грешное, безусловно святое, и нейтральное” (нормированное). То система русского средневековья строилась на «подчеркнутой дуальности». Ей было свойственно членение загробного мира на рай и ад. “Промежуточных нейтральных сфер не предусматривалось”. [3, С. 89.] Соответственно в земной жизни поведение могло быть или грешным или святым. А “высокосемиотизированные сферы верха и низа” средневековой культуры Руси лишь резче поляризировались. Подобная дуальность верха и низа, вертикали и горизонтали наиболее рельефно выражена в феномене юродства.
При этом юродивые отличаются огромной «моноидеистической
собранностью». Они “одноумки
не в смысле глупости, а в смысле
одной-единственной устремленности
— отречения от всего, кроме одного, самого важного, Божественного,
принятия на себя бремени мира, которое, и есть для них христианский подвиг”. [4, С. 93]
В двухполюсном универсуме юродивым, в целом, свойственна глубокая и предельно тонкая чувствительность ко злу и греховности. Они реагируют как на собственное несовершенство, так и на всякий жизненный компромисс со своей стороны, на злобу и жестокость других с такой интенсивностью, с таким “ужасом и страданием, как если бы их сердце было обнажено, совершенно не защищено и не могло вынести производимое на него впечатление”. [4, С. 94.]
Устремления юродивого являлись составной частью «сакральности древнерусской традиции», проявлявшейся прежде всего в том, что все должно быть “сакрализовано,
освещено и тем самым вырвано из-под власти злого начала и примириться с меньшим
нельзя – возвращено к исходному
состоянию целостности и нетронутости”. [5, С. 479.]
«Двухполюсное ценностное поле» захватывает различные сферы жизни эпохи Средневековья, в частности, важнейшую для юродивого - социальную. Святой в своем пограничном (между землей и небом) посту бессменно находится в течение всего земного отрезка жизни. Провокационное в глазах мира поведение юродивого, его нелицеприятное обличительство - один из главных мотивов социального поведения юродивого. И юродивый расплачивается “за зло через страдания, искупление греха через очищение, принятие на себя груза вины и тягот, молитву как устоявшийся образ жизни”. [4, С. 94.]
Отсюда вытекают две составляющие феномена юродства, сопутствующие его: внутренняя исповедальность (вертикальная доминанта) и обличительство (социальная горизонталь).
Непременное в житиях определение святых как "праведников", в народном сознании обретало полноту
социального смысла: праведник “сопричастен бессмертной Правде, отлетевшей на
небо”, он ее земной поборник. [6, С. 74.]
Народное осмысление (как и
наблюдения иностранных очевидцев) этих
подвижников как заступников Правды
— реальный фактор духовной жизни эпоху средневековья. Святым надлежало судить "правду" и "кривду", что
требовало от них разрыва с превратным миром насилия, всяческой
"неправды", восприятие земной
действительности как "неправедной". Отсюда
"пустынножительство"
в миру у юродивых, их отрешенность "от мира сего" через
символику антиповедения.
Устремленность к высшей правде у юродивых В.В.
Зеньковский называет «мистическим реализмом», приносящим в жертву
земное во имя небесного. Юродство “тоскует о
правде и любви, оно поэтому неизбежно переходит в
обличение всяческой неправды у людей - особенно часто и сурово нападало оно всегда на государственную
власть”, которая смиренно склонялась перед духовным величием юродства (особенно
это видно на примере Иоанна IV). [7, С.44.]
Несмотря на то, что юродство выражает отчаяние перед несовершенством жизни, тоску, ослабленность в человеке и “попытку прорваться сквозь грешную телесность к сакральной возможности встречи с Богом”, открыться Ему в жертвенном самоотвержении, юродивый стремится жить на публике. Юродство низко ценит внешнюю, суетливую сторону жизни, презирает мелочное угождение себе, боится житейских удобств, богатства, но не презирает человека, не отрывает его от жизни. Зло мира, человеческую злобу и черствость юродивые воспринимают как собственный проступок и тем самым как бы берут на себя “всемирную боль (отклик), всемирную ответственность и стараются нести это бремя”. [4,С. 93.]
Отрицание юродивым мира здешнего, земного порождает потребность в инобытии. Поскольку им отвергаются все ценности мира “чувственного”, реального, то “отвержение этих ценностей выводило юродивого в Чистое бытие” [8, С. 288.], некую духовную реальность, миру горнему, о чем ведают жития, тропари и кондаки юродивым, блаженным. Потребность в инобытии возникла из различных причин: от личностных интенций, до социальных, эстетически- религиозных.
Юродство в этой
дуальной напряженности есть выражение того, что в сочетании божественного и
человеческого, небесного и земного “не должно никогда склонять небесное
перед земным. Пусть божественное остается
невыразимым, но только не должно быть ни ханжества, и забвения … небесной красоты”. [7, С.44.] В феномене юродства
утверждается дуальный принцип,
вертикальная устремленность в подчинении земного небесному.
С. 20 В Древней Руси находят отклик идеи, что цель жизни аскета, стремящегося достичь личной святости, преобразиться, состоит в освобождении от страстей и достижении утраченной чистоты, о чем повествовала и византийская аскетическая литература, распространенная на Руси.
Ценности эстетико-религиозной сферы жития юродивых также располагаются в двухполюсном аксиологическом поле. Устремление к внешней красоте и земному благополучию у юродивых отвергается. В каноне святому Максиму Московскому говорится: “Мирскими красотами не восхотел еси наслаждатися, плоть презрев, прирадел еси о душе, и яко же рабыню духови покорил …” Пролог к житию Василия Блаженного: “…во плоти пребывающа, яко ангел. Кто не весть сего блаженного земные славы и красоты мира сего, яко студа, бежавша.” [ 9. ]
В тропаре
юродивому Прокопию
Вятскому, Христа ради юродивому говорится:
Иже на земли Христа ради волею в буйство преложися, и мира сего красоты отнюд
возненавидев, и плотская играния увядив постом и
жаждою… [10.]
К красотам духа христианского мироощущения устремляются русские аскеты, презрев красоту чувственного мира. Уходя от земной красоты, роскоши, славы, они стремятся обрести духовное богатство, небесную славу, неизрекаемую красоту. «Уязвленность» божественной красотой заставляла этих подвижников, оставить свой дом, семью, мирскую службу и посвятить всего себя поискам «небесных сокровищ», «сладчайшей пищи», «неизреченных небесных красот». “Земное оставив, Небесное воспринял” - повествует тропарь Максиму Тотемскому. Блаженные о себе могли сказать словами апостола Павла: “не имею здесь постоянного града, но ищу будущего.” Такой “идеал христианского аскетизма является идеалом интериорной эстетики”. [9, С. 510.]
Сущность юродства раскрывается через его “амбивалентные составляющие.
С одной стороны — аскетическое самоуничтожение, вечная исповедь и вечное покаяние,
мнимое безумие,
оскорбление и умерщвление плоти”, отречение от всего, кроме самого
важного, Божественного с его «бескомпромиссным стремлением к Абсолюту».
С другой — “обязательность «ругаться миру», то есть, живя в миру, среди людей, обличать их пороки” [11.], откликаясь на несовершенство и боль мира, составляющие горизонтальную плоскость земного бытия, во имя Небесной правды и нетленной красоты.
Эти дуальные составляющие жития юродивого, соответствующие аскетически- религиозному, социальному пластам, развертываются в житии юродивого на грани соприкосновения мира земного, “с опрокидыванием его повседневного быта и обыденного человеческого поведения, с миром иным, откуда являются Христос, Богоматерь, святые”. [12, С.157.]
На фоне столкновения обоих миров, полярных ценностных координат (Неба и земли, добра и зла, Правды и кривды, тленной суетности и неизреченной красоты и пр.) ярко выступает «вертикальное измерение» житийного пространства юродивых, усиленного «жаждой безгреховности», предельной аскезой.
Литература.
1. История
философии: Запад – Россия – Восток (кн.1.
Философия древности и средневековья). – М.:
«Греко-латинский кабинет», 1995. – 480.
2. Ковалевский
И. Подвиг юpодства.
М.: Лепта. 2000. – 381с.
3. Лотман Ю.М. История и типология русской культуры. – СПб. : Искусство. 2002. – 768 с.
4. Ильин И.А. Собр. Соч. в 10-ти т. М.:. “Русская книга”, 1993-1999 г., т.6, Кн. III. – 560 с.
5. Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. М. Гнозис- шк., т.2. Три века христианства на Руси.(12-14 вв.) 1998.
6. Клибанов А.И. Духовная культура средневековой Руси. - М.: А.О. Аспект- Пресс,1994.
7. Зеньковский В.В. История русской философии. Т.1.,ч.1.- Л.: Эго,1991.
8. Шумихина Л.А. Генезис русской духовности. Екатеринбург.: УрО. РАН, 1998. – 396 с.
9. Виктор Бычков 2000 лет христианской культуры sub specie aesthetica. В 2-х тт. Том 1. М.- СПб.: Университетская книга, 1999. – 575 с.
10. www.pagez.ru.
11. Уваров М.С. Архитектоника исповедального слова. Алетейя, 1998.
12. Гуревич А.Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. М.
Искусство, 1990. – 396 с.